Они служили в Шойне

 

Меня, молодого парня, в середине шестидесятых годов судьба свела с Гремихой, Мурманской области. А вот других, таких же ребят, примерно в те же годы она свела с Шойной.

С поселком Шойна связана судьба не только тех людей, которые там непосредственно жили, но и тех, кто отдавал долг Родине, служили здесь.

Вот некоторые воспоминания, которыми поделились со мной через социальные сети бывшие военнослужащие примерно моего возраста.

Своими воспоминаниями делится бывший военнослужащий Анатолий Кузьмин из города Сибай Республики Башкортостан. 

Служил он в воинской части “Берег” в конце шестидесятых годов. В те годы воинская часть располагалась непосредственно в посёлке и занимала часть освободившихся зданий Канинского рыбозавода. Военнослужащие называли себя ракетчиками, хотя ракет поблизости нигде не наблюдалось. Позднее для ракетчиков был построен отдельно в тундре, в нескольких километрах от посёлка, городок.

Сейчас уже не секрет, что это часть  РВСН с центром в Плесецке. И их задача состояла в том, чтобы после пусков ракет серии "Космос" найти в тундре и уничтожить упавшие ступени.

”Я служил в 1968-1970 годах. Служил радиомехаником. Передатчик, где нёс службу, стоял на сопке возле старой метеостанции. Во время пуска у нас была работа. Частенько, особенно зимой было видно, как отделяются ступени. Ну а потом рутинная работа, взвод поиска искал по тундре ступени, двигатели и потом их уничтожали”.

Анатолий вспоминает, как горел двухэтажный жилой дом рядом с воинской частью, как в Шойне проводились испытания новых аэросаней, видимо предназначенных для поездок по тундре. Сани, к сожалению тоже сгорели. Было это рядом с поселком, поэтому многие жители, в том числе и я, помнят это событие.

“Ну, служба была как обычно. О тех событиях, всё же действительно было засекречено говорить. После пуска слышим сообщение по радио, запущен очередной "Космос". Ну и далее номер. Ну, местные может, и не обращали внимания. Но после пуска, обычно в зимнее время, когда тундра застыла, слышны были глухие удары. Ну а, в общем, у меня о том времени только самые лучшие воспоминания. Очарован был природой Севера. Иногда попадали на рыбалку, ловили на удочку сайку, камбалу, навагу. Естественно северное сияние. Видел редчайшее, как я понимаю, свечение моря, оно светилось зелёным светом. Рукой зачерпнёшь воду, а там что-то подобное светлячку. Засветишь спичку, оказывается как червячки.

Очень маленькие, на метеостанции это фиксировалось как штормовое предупреждение. Так мне сказала знакомая. Были в тундре, собирали морошку. Командиры наши в основном были фронтовики. И командир части, вернее по его указанию, была изготовлена теплица. Ели огурцы круглый год. Кстати поскольку жизнь они видели, к нам относились по-отцовски. У нас не было естественно дедовщины, как сейчас она есть.

И даже такой эпизод из службы запомнился очень, перед Новым годом собрались жёны офицеров и для нас солдатиков лепили пельмени. Было много хорошего, например, зимой долбили майну и ловили рыбу рюжей. В общем, заботились о нас. Но и государство, то же. В частности зимой форма была ПШ. Сапоги яловые и, безусловно, кормили очень хорошо, перед Шойной больше месяца были в карантине. Небо и земля. Вспоминаю с большим добром”.

“Это при мне строилась часть в тундре, я как-то был там. Не помню, по какой надобности. Демобилизовался из посёлка. Вообще Север меня постоянно удивлял. Начнём с того что мы прилетели на  аэродром. Ждали тягачи ГТТ-1, по-моему. Был декабрь. Было очень темно. Приехали в часть и в первую очередь к медицинскому брату. Поражены были тем, что когда зашли в рубленую избушку, почувствовали очень резкий запах свежего огурца. Потом медбрат объяснил, что это запах корюшки, а она была насыпана у него в углу.

Началась служба, и ещё очень не обычное, это белые ночи. Вначале мы не могли долго уснуть после отбоя. Потом привыкли. Но лето добавляло и проблемы. Подходили суда с углём, продуктами, и их, конечно, надо было быстро разгружать. Но зато появлялись свежие продукты. И что мне тоже запомнилось, когда приходил первый корабль, то местные на лодках летели к нему наперегонки. Спрашивал у местного, смеётся, это они за пивом. Конечно, понимаю, что шутка. Но всегда при начале навигации хотелось чего-нибудь свеженького.

Это всё в прошлом. Было когда-то секретно, но теперь смотрю, есть фото выложенные, ступени в тундре. Когда то про Плесецк никто не знал, а теперь знает, пожалуй, весь мир. Но о Шойне могу говорить очень долго. О людях, с которыми встречался, об обычаях их жизни, очень тогда для нас не привычной, о том, как наблюдал как мужики на мотоцикле “Урал”, рассекали по отливу, песок становился плотным. О том, как курит бычёк-рыба, бежали по отливу на зарядке местные дамы нам показали. О том, как бьют нерпу в проруби. Я пенсионер, работал на гражданке инженером-электриком. После Шойны бывал в Монголии, в Африке”.

      Выдержки из воспоминаний Владимира Шабашова, служившего в воинской части “Сопка”, в 4-х километрах к югу от посёлка Шойна. Радиотехнический батальон от воинской части города Архангельска. 

 

 

“Думал с чего начать воспоминания о Шойне и решил, что нужно с самого начала, когда ещё и не знал этого названия. В день, когда нужно было уходить в армию, точнее в ночь на 21 июня, 1962 года середина прошлого века (звучит то как!) конечно, погулеванили. Белые ночи! В Санкт-Петербурге нужно их видеть. Хотелось в последний раз надышаться вольной гражданской жизнью. Забежал домой в 6 утра, попрощался с родителями, взял сумку и, прихватив дневники, ушёл в армию”.

“Это были радиотехнические войска, и нам суждено было отправиться в Заполярье, в радиолокационные отдельные роты, где служило по 45- 50 человек. Тут я впервые и услышал слово Шойна. Тот, кто служил в управлении полка, где-то нам и завидовали. Кормили в Заполярье на точках гораздо лучше, одевали тоже, но с другой стороны – кругом тундра и всё. Привезли нас в Архангельский порт и погрузили на т/х “Мудьюг”.

“…посёлок Шойна, Архангельской области на берегу Белого моря.
Деревянные дома, наполовину засыпанные песком, на одной центральной улице деревянные мостки, школа, клуб, маяк. Нас построили и повели. Время уже к вечеру и пасмурная погода радости нам не добавила.

Кончились деревянные мостки, и дальше уже — сплошной песок. Прошли последние дома, дорога стала твёрдой. Открылась бесконечная тундра. Прямо и правее виднелись строения, торчали антенны. Где-то там – поняли мы и побрели обречённо по дороге, навстречу другой, совершенно иной жизни, но чётко понимая, что здесь нам придётся провести более трёх лет”.

“Сразу впрягли в наряды, дежурство и всякого рода занятия.
Заканчивается лето. Солнце никуда не скрывается, как-будто даёт людям отдохнуть, погреться, вдоволь налюбоваться им перед суровой зимой, да и прятаться и скрываться от таких же открытых людей не хочет. Вот и светит и день, и ночь, то ныряя за огромные песчаные барханы по берегу моря, то снова выкатываясь и радостно напоминая, что всё ещё здесь. И не хочется думать, что наступят дождливые, осенние и сразу длинные, зимние дни. 

 

Осень наступает быстро, торопливо, не суетясь, а по-деловому. Тундра становится какая-то тёмная и неприветливая, как было летом, и оглянуться не успел, а солнышка уже и нет почти. Быстро наступает темнота. Ясно, что возврата не будет: сказано, и баста, это серьёзно. Не будет она,  как в Питере метаться туда-сюда, а сделает своё осеннее дело и сразу передаст дела зиме. Хмурая и неприветливая, напоминает о серьёзности своими ветрами, обрушивая на посёлок свою мощь. В 1963 году увидел, что она может, когда ураган снёс и разрушил половину строений по берегу Шойны”.

“Ночью, бывает, стоишь на посту и любуешься этим чарующим явлением, как полярное сияние. Как-будто на огромном экране кто-то включает светомузыку, и завороженный этой красотой смотришь на этот экран. Забываешь, что ты часовой и бери тебя голыми руками, а ты как заколдованный, всё ловишь моменты вспыхивающих на небе переливающихся красок.

Тишина! Со стороны посёлка доносится лай собак, веет оттуда теплом, домашним уютом, добром, спокойствием и другой жизнью. Тут и накатывает тоска по дому. Особенно тяжело первый год, когда смотришь на огоньки посёлка. Вот она, спокойная гражданская жизнь, рядом, а тебе ещё и конца службы не видно”.

“Осенью 1963 года Шойну «посетил» очередной сильный ураган с наводнением. Подтопило, и разрушено было практически всё побережье. Картина была довольно жуткая. Почти неделю, в три смены ребята из нашей части работали по ликвидации последствий. Работы было много и круглосуточно мы что-то разбирали, латали, подпирали и укрепляли. Ущерб, нанесённый стихией, был довольно ощутимый. Летом с началом навигации бригадами жили на берегу в вагончике. Выгружали с прибывшего т/х “Мудьюг” всё, что нам доставлялось в часть. Как-то забрели на причал. В Шойне был довольно налажено работающий рыболовецкий колхоз.

Несколько женщин разрезали огромных акул, валявшихся тут же, на большие куски. Солили и складывали в большие, деревянные бочки. Всё это отправлялось на экспорт и не куда-нибудь, а во Францию, где это мясо шло в парфюмерную промышленность. Взяли мы большой кусман и потом целый день варили. Хотелось попробовать. Но есть его было невозможно. Жёсткое, как подошва и запах специфический и противный. Ну, это конечно просто для интереса, а так мы ловили камбалу прямо с берега. Зимой в Шойне рыбаки ловили много наваги, вкуснейшей свежей рыбки, которую иногда подбрасывали нам в часть”.

Полностью материал Владимира Шабашова “Армия. Три года в Заполярье” можно прочитать на сайте Проза.ру.